О серендипности

Понятие serendipity переводится как «удачное совпадение», но чаще всего его используют, когда речь заходит о выводах и идеях, возникших на основе совершенно не связанных друг с другом вещей (скажем, собака, репейник и микроскоп помогли инженеру Жоржу Местралю изобрести молнию-липучку). Примерами счастливых совпадений в науке считаются открытие пенициллина, Большого взрыва, радиоактивного излучения, виагры и т.д. [1], [2].

Сочетание разных вещей вообще хорошо работает в науке: именно на стыке разных сфер часто происходит самое интересное — например, в биоинформатике, психолингвистике, нейроиммунологии. Я считаю, что главная ценность конкретной личности (в науке и не только) именно в том, что она собирает в себе уникальное сочетание таких вот не связанных между собой вещей, знаний, опыта, и на их основе может синтезировать что-то новое. То же самое можно сказать и про разных людей, которые работают над одной задачей. В этой статье я приведу несколько примеров удачных совпадений в истории лаборатории нейровоспаления под руководством Евгения Пономарева, в которой мне недавно посчастливилось начать работать.

Естественно, никакие открытия не делаются только на основе удачных стечений обстоятельств. Ключевыми являются обширные знания, правильные инструменты, творческий подход и подходящее время. Именно тогда удаётся найти применение различиям и вовремя распознать удачное решение. Лаборатория, о которой пойдет речь, для меня является воплощением этого принципа. Сам тот факт, что она находится в Гонконге, уже помещает ее на границе двух разных подходов — западного и восточного. К тому же, в ней собрались биологи изначально разных специальностей: Евгений Пономарев — иммунолог, Татьяна Веремейко — вакцинолог, Аманда Юнг — нейробиолог, Марина Духинова — гистолог, Инна Кузнецова — генетик и биоинформатик, и в итоге присоединилась я, выпускница кафедры ВНД и психофизиологии биофака СПбГУ. И наконец, сама область исследования нейродегенеративных заболеваний, изучением которой мы занимаемся в Школе биомедицинских наук (School of Biomedical Sciences, SBS) медицинского факультета Китайского университета Гонконга (CUHK), является комплексной, требующей одновременного изучения иммунной, кровеносной и нервной систем.

О самых важных болезнях

Почему вообще стоит заниматься темой нейровоспаления?

Один успешный бизнесмен однажды сказал мне, что если бы он мог вернуться в прошлое и заняться чем-то другим, то стал бы искать лекарства от неизлечимых болезней. У меня такая возможность появилась, так как я поступила на биомедицинскую программу в Китайском университете Гонконга. И если я и не найду каких-то способов лечения, то, по крайней мере, приобщусь к изучению самых серьезных по моему мнению болезней — заболеваний мозга.

Органические и молекулярные нарушения центральной нервной системы (ЦНС) неизбежно сопровождаются потерей когнитивных функций и изменениями характера: можно сказать, что теряется личность человека, то есть он сам. А в последнее время, в том числе в связи с увеличением продолжительности жизни (что хорошо), все более актуальной становится проблема деменции и нейродегенеративных заболеваний. Согласитесь, мы хотим не просто жить долго, но и оставаться при этом в здравом уме.

Современные представления о старении и факторы, влияющие на продолжительность жизни, обсуждаются в статьях: «Старческие капризы природы: почему люди прекращают стареть, а мыши не успевают жить», «Сон и старение I: „Часы в мозге“ и влияние генов на ритм жизни» и «Нутригеномика: питание vs. заболевания» [3–5]. — Ред.

Самым известным и распространенным (до 70% всех случаев деменции у пожилых) нейродегенеративным заболеванием является, конечно, болезнь Альцгеймера [6–8]. По оценкам на 2015 год людей с этим диагнозом насчитывается 48 миллионов (и это только те, что прошли диагностику) [9]. Но и помимо болезни Альцгемейра существует еще целый ряд нейродегенеративных заболеваний, включая паркинсонизм, хорею Хантингтона, мультисистемную атрофию, деменцию с тельцами Леви, рассеянный склероз [10], [11]. Рассеянный склероз в отличие от большинства нейродегенеративных заболеваний угрожает молодым людям, от 18–20 лет. Кстати, диагноза «старческий склероз» как раз не существует.

Во всех нейрологических заболеваниях нужно видеть не только различия, но и общие молекулярные и физиологические процессы, понимание которых приблизит нас как к диагностике и лечению, так и к пониманию работы мозга в целом.

Так, целый ряд неврологических заболеваний связан с нарушением гемато-энцефалического барьера (ГЭБ) и воспалением в центральной нервной системе [12–15]. В результате механического повреждения или воспаления нарушается непроницаемость гемато-энцефалического барьера, и непосредственно в мозг устремляются T-лимфоциты, провоспалительные медиаторы, макрофаги и тромбоциты, и в том числе аутоимунные лимфоциты, которые могут атаковать ткани своего организма. Помимо данных о нейроденеративных заболеваниях [12], которыми занимается наша лаборатория, уже есть свидетельства того, что нейровоспаление и нарушение гемато-энцефалического барьера происходит и при эпилепсии [13], [14], депрессии и шизофрении [15].

Вот как описывает тему наших исследований заведующий лабораторией профессор Пономарев: «Если смотреть на картину в целом, нам интересны иммунологические аспекты регуляции воспаления. Воспалительный ответ можно рассматривать как череду событий, когда конкретные игроки в клетке действуют в свое определенное время. Все события воспаления начинаются с триггера, который иногда известен, как в случае инфекции, или до сих пор не найден (как в большинстве аутоиммунных и нейродегенративных заболеваний). После запуска воспаления происходит начальное повреждение ткани с последующей реакцией некоторых типов клеток в пределах определенного периода времени. Тромбоциты реагируют на повреждение в течение нескольких секунд , тканевые макрофаги — в течение нескольких минут, гранулоциты — в течение нескольких часов, периферийные макрофаги — в течение нескольких дней, Т- и В-клетки — в течение нескольких недель, а Т-клетки памяти и антитела могут сохраняться в течение многих лет. Наши исследования сконцентрированы на очень ранних событиях воспаления».

Тромбоциты, гемостаз и тромбоз успешно изучают и в Москве, о чём рассказывается в статье «Лаборатория клеточного гемостаза (Центр детской гематологии имени Рогачева)» [16]. — Ред.

О макророли микроглии

Обычно в изучении нейровоспаления и вообще нейродегенеративных заболеваний делают акцент на гибели и нарушении работы нейронов, но мозг — это не только ценные нейроны, но и почти столько же глии — 86 и 85 миллиардов клеток, соответственно [17]. Одна из разновидностей глии — микроглия — играет важную роль в нейровоспалении [18].

Ее изучение в нашей лаборатории ведет Веремейко Татьяна Александровна, которая после защиты диссертации в Новосибирском государственном научном центре вирусологии и биотехнологии поступила на постдок-позицию в лабораторию Анны Кречевской в Гарварде. Татьяна Веремейко включилась в изучение молекулярных процессов в микроглии при болезни Альцгеймера и сейчас занимается изучением участия микроглии в регуляции аутоиммунного воспаления центральной нервной системы, в частности рассеянного склероза. Для изучения болезни Альцгеймера Татьяна и Евгений использовали химерных мышей с экспериментальным аллергическим энцефаломиелитом (ЭАЭ) [19].

Совместная работа лабораторий Татьяны и Евгения касалась также роли микроРНК в адаптации макрофагов и микроглии к микросреде ЦНС [20–23]. МикроРНК — это класс коротких некодирующих РНК (20–25 п.н.), которые связываются с комплементарными мРНК, тем самым нарушая ее трансляцию. Подробнее об этом механизме и роли микроРНК «биомолекула» уже писала: «Обо всех РНК на свете, больших и малых» [24].

До недавнего времени считавшаяся «генетическим мусором» некодирующая ДНК стала настоящим кладом для исследователей всех направлений. Так, со времени первой публикации про микроРНК в 1993 году выяснилось, что многочисленные их разновидности участвуют в регуляции экспрессии генов на всех этапах жизни клетки: деления, смерти, метаболизма и дифференциации здоровых клеток [25], [26]. Как оказалось, не менее важную роль играют микроРНК и при заболеваниях: от болезни Альцгеймера до рака. В связи с этим уже идет речь о микроРНК-заместительной терапии. Но для того, чтобы их исследовать и применять, естественно, необходимо сначала их найти.

К счастью, еще в Бостоне командой Пономарева был разработан новый протокол визуализации и подсчета микроРНК в клетке с помощью цитометрии [27]. В этом способе есть свои преимущества, так как можно одновременно изучать содержание в клетках микроРНК и гена, который регулируется данной микроРНК, при этом количество измеряемых клеток достигает десятков и сотен тысяч. Параллельно можно применять метод ПЦР в реальном времени. Татьяна и Евгений даже сняли видео, в котором подробно показали метод обнаружения микроРНК в микроглии [23].

В результате скрининга оказалось, что довольно распространенная в нейронах микроРНК — miRNA-124 — есть и в микроглии. В здоровом организме она служит маркером микроглии по сравнению с периферическими макрофагами, в то же время при рассеянном склерозе (как минимум, в его модели у мышей) miRNA-124 в микроглии становится на 70% меньше, но зато она начинает появляться в макрофагах [28]. В Гонконге изучение miRNA-124 продолжили, обратив внимание также и на другие специфичные для нейровоспаления микроРНК.

О вездесущести тромбоцитов и снова о совпадениях

Еще одна тема лаборатории — всестороннее изучение взаимодействия нейронов и тромбоцитов. Эта тема довольно необычная и на данный момент еще не мейнстрим. Сотрудники нашей лаборатории показали, что именно активация тромбоцитов в момент взаимодействия с нейронами является ключевым ранним событием нейровоспаления, как в рассеянном склерозе, так и при травмах головы [29–32].

Логично предположить, что роль тромбоцитов в нейродегенартивных заболеваниях довольно заметная. Дело в том, что вещества, содержащиеся в везикулах тромбоцита, которые он выделяет во время активации, исчисляются десятками — хемокины, иммуноглобулины, протеогликаны, ростовые факторы, протеазы и их ингибиторы и даже нейротрансмиттеры. Честно говоря, теперь, когда я стала вникать в статьи на эту тему, у меня складывается впечатление, что тромбоциты содержат вещества, участвующие практически во всем. Таким образом, тромбоцит — не заученная в школе «кровяная пластинка», которая только и годится, чтобы залеплять дыры в тромбе, а многогранный и активный участник множества молекулярных процессов [33].

Тромбоциты выделяют серотонин и дофамин — нейромедиаторы, непосредственно вовлеченные в такие психические заболевания как депрессия, шизофрения и болезнь Паркинсона [34], [35]. К тому же, в тромбоцитах синтезируется предшественник бета-амилоида, участвующего в болезни Альцгеймера [36]. И наконец, они являются агентами воспаления [37], а мы уже выяснили, что воспаление играет ключевую роль во многих нейродегенеративных заболеваниях. В то же время тромбоциты способствуют регенерации тканей, уменьшая внутреннее кровотечение и секретируя ростовые факторы [38]. Таким образом, тромбоциты и заболевания нервной системы идут рука об руку, хотя эта взаимосвязь начала прослеживаться относительно недавно (рис. 5) [39].

Хотя работа в этом направлении была начата еще в Бостоне, основная часть экспериментов и публикации приходятся уже на Гонконг. Но все началось задолго до этого. И история того, как наша лаборатория пришла к этой теме исследований, по-моему, является парагоном удачных совпадений и пользы разносторонних знаний. Позвольте привести ее целиком со слов моего научного руководителя, Евгения Пономарева.

Еще будучи аспирантом, где-то в 1998 году в лаборатории клеточных взаимодействий в Институте биоорганической химии РАН в Москве (зав. лабораторией д.б.н. Сапожников), он услышал от старших коллег по работе о статье белорусского ученого Зибицкера Давида Ефимовича [40], в которой говорилось о том, что инъекция гомогената мозга мыши вызывает у нее анафилактический шок. Прочитал, удивился и забыл на долгое время, так как занимался другой тематикой.

Потом Пономарев уехал на постдок-позицию в США; сначала работал в Милуоки (Висконсин), и только уже в Гарварде во время «перекура» с коллегой — Ильей — зародилась принципиально новая модель нейровоспаления:

— Илья, а ты знаешь, что если мыши вколоть гомогенат мозговой ткани, у нее начинается анафилактический шок?

— Да ну, сколько учился, такого не припомню.

— Ну вот я слышал от коллег, давай прямо сейчас проверим.

И они тут же спустились в виварий и проверили.

Так было положено начало. Дальше все было, конечно, гораздо сложнее. У человека анафилактический шок (аллергическая реакция немедленного типа) начинается с того, что аллерген, связываясь с IgE, активирует тучные клетки и заставляет их выбрасывать гистамин и лейкотриены. У мышей все оказалось совсем по-другому.

У них реакция опосредована преимущественно иммуноглобулином G и макрофагами. Стали искать, какие клетки вовлечены в процесс анафилаксии. Оба, будучи классическими иммунологами, подозревали типичные клетки иммунитета — и по очереди перебрали все. Проверили мышей с нокаутными Т- и B-лимфоцитами, деплецированными макрофагами и нейтрофилами. Казалось бы — что еще? Но на этом не остановились и проверили тромбоциты тоже. Тем более что когда Евгений работал в Институте изучения крови в Висконсине, половина института занималась иммунологией, а вторая — как раз тромбоцитами. Там удалось узнать об этих кровяных пластинках довольно много.

Тромбоциты действительно оказались тем самым агентом, запускающим цепную реакцию иммунного ответа, а вот дальше уже велись не менее детективные исследования, на что именно в составе клеток мозга тромбоциты реагируют. Было установлено, что тромбоциты с помощью сложного рецепторного комплекса узнают ганглиозиды в составе липидных рафтов нейронов и астроглии, что и активирует сами тромбоциты, заставляя выбрасывать провоспалительные факторы и запускать иммунный ответ [32].

Липидные рафты — это динамичные наноразмерные кластеры липидов в биомембранах, образуемые преимущественно холестерином и гликосфинголипидами и временно «пленяющие» некоторые типы белков. О беспокойной жизни рафтов и мембран в целом рассказывает статья «Липидный фундамент жизни» [41]. — Ред.

В одном из самых свежих исследований сотрудники нашей лаборатории показали, что тромбоциты также по-разному регулируют функции CD4 T-клеток в момент запуска и по мере развития аутоимунного воспаления [29].

Сейчас идет изучение роли тромбоцитов в запуске воспалительного процесса в ЦНС при черепно-мозговых травмах; и глобально — роли тромбоцитов в неврологических и психических заболеваниях. Этими вопросами буду заниматься я в ходе аспирантуры, и уже занимается моя коллега — Марина Духинова, аспирант нашей лаборатории.

О публикациях, коллаборациях и прочих плюшках

Основные методы лаборатории — работа с трансгенными мышами и культурами клеток, конфокальная микроскопия, цитометрия, стандартный набор молекулярных методов (ПЦР, электрофорез, блоттинг и создание праймеров). В коллаборации с другими лабораториями нашего института планируется большее внедрение электрофизиологических методов для изучения активности нейронов. Этими экспериментами я и буду заниматься. Моя магистерская работа была основана на методе вызванных потенциалов, но сейчас предстоит применять беспроводную запись ЭЭГ с вживлением электродов, пэтч-клэмп и запись активности нейронов с живых срезов с помощью мультиэлектродной матрицы (MEA).

Особенно сильный козырь нашей кафедры — проточная цитометрия. По вопросам, касающимся этого метода, наш шеф часто консультирует другие лаборатории и сотрудничает с лабораториями из разных уголков света. В частности, совместно с сотрудниками группы липидных модуляторов иммунитета Института биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова изучаются ганглиозиды GD2, которые участвуют в передаче сигнала запуска апоптоза, что потенциально может быть применимо в противоопухолевой терапии [42].

Совместно с коллегами из Детской больницы в Бостоне и Института физико-химической биологии имени А.Н. Белозерского при МГУ разработали метод разделения здоровых и разрушенных клеток с использованием высококскоростной флуоресцентной сортировки и окрашивания митохондриальным маркереом (TMRE).

По результатам исследований в год выходит 1–2 статьи, где главный автор — сотрудник лаборатории, среди них публикация в Nature Medicine [28] (если считать работу, проделанную в Бостоне). Есть публикации и в PLoS One, которые может почитать каждый: это открытый журнал, который борется за то, чтобы результаты научных исследований были доступны для всех [20], [31]. И вдобавок 4–5 раз в год сотрудники докладывают результаты работы на международных конференциях — выездных и в самом Гонконге.

О работе и переезде

Сама лаборатория достаточно молодая, как и подразделение (и даже само здание) Школы биомедицинских наук. Когда работа началась в Гонконге, целый этаж здания был практически пустым. Но так как начало исследований было положено Евгением Пономаревым и Татьяной Веремейко еще в Бостоне, можно вести отсчет нашей тематики как минимум с 2010 года.

Что же заставило переехать в Гонконг? Все просто: жизнь ученого предполагает частые переезды (во всяком случае, на западе), все во многом зависит от грантов и условий работы. «Науку нужно делать там, где есть возможность это делать», — цитирует Евгений Пономарев Хартмута Вайлера, своего коллегу из Центра исследования крови и неофициального ментора. Да и в Гарварде живут не небожители, и некоторые проблемы там такие же, как и у всех. Не последнюю роль сыграл и климат: в Бостоне примерно как в Питере — холодно и пасмурно круглый год. Итак, начался долгий период поиска вакансий в Science и Nature; позиции рассматривались из США. Но непосредственно с Гонконгом связан еще один пример случайного счастливого совпадения. Почти отчаявшись найти что-то интересное, в одном из этих двух журналов Евгений Пономарев наткнулся на позицию с возможностью возглавить свою лабораторию в CUHK. И тут вспомнилось продолжение совета Вайлера: «Я бы поехал куда угодно, хоть в Гонконг». И наш шеф поехал. Татьяна, как истинная жена декабриста (шучу), отправилась вслед за супругом. И не жалеет о переезде.

Почти сразу в качестве старшего лаборанта к новой лаборатории присоединилась Аманда Юнг; она также работает над изучением роли микроРНК в дифференциации и активации макрофагов. Аманда — единственный пока человек в нашей команде непосредственно из Гонконга. Кстати, это редкость и для остальных местных лабораторий тоже. Насколько у меня сложилось впечатление, бóльшая часть людей в CUHK все-таки из материкового Китая, недаром университет называется Китайским. Аманда не только прекрасный специалист, но и незаменимый человек, когда дело касается того, чтобы договариваться о поставках с местными компаниями.

Марина Духинова осознанно подбирала зарубежную лабораторию на последнем, пятом курсе биологического факультета (специалитет в МГУ), хотя бюрократические препоны с обеих сторон дали о себе знать, и приехать в Гонконг удалось только к началу зимнего семестра (с января). К Азии она всегда относилась хорошо, даже учила корейский, но ко многим местным особенностям пришлось привыкать. Так или иначе, она уже два года здесь, и, несмотря на то, что мы ровесники, она уже гораздо опытнее меня — как в научном плане, так и в понимании местных реалий. Мне, таким образом, гораздо проще, когда рядом есть такой старший товарищ.

Марина уже близится к завершению аспирантуры; ей были получены очень интересные данные по взаимодействию нейронов и тромбоцитов — как на модели черепно-мозговой травмы, так и с нейронами, инкубированными с тромбоцитами. Результаты этих экспериментов еще будут опубликованы, а в ближайшее время доложены на конференции Keystone в Ирландии.

И конечно, в изучении молекулярных механизмов важен правильный объект. В изучении роли белков и генов незаменимы трансгенные мыши. Линиями мышей и геномными исследованиями у нас занимается Инна Кузнецова. Инна присоединилась к лаборатории осенью прошлого года, но до этого у нее была постдок-позиция в Сингапуре, который в каком-то смысле город-побратим Гонконгу. То же сочетание азиатской и западной культур, небоскребов, жаркого климата и китайских иероглифов. В лаборатории естественных наук Temasek она занималась расшифровкой транскриптома белого морского окуня (Lates calcarifer), но потом получила предложение поработать у нас, и сейчас применяет методы генетики и биоинформатики в нашей лаборатории.

В итоге в лаборатории не так много людей. Зато стоит отметить, что та самая серендипность, про которую я говорила в начале, проявилась еще и в том, что все сотрудники на протяжении своей карьеры поменяли тему исследований на достаточно новую. Это позволило не только привнести разносторонние знания из разных областей, но и посмотреть на тему нейровоспаления свежим взглядом.

И заодно благодаря знаниям и терпению моих коллег у меня есть возможность обучаться самым разнообразным методам современной биологии, что совсем неплохо для того, кто в магистратуре работал только с записью электрофизиологической активности коры мозга человека.

Если говорить о поступлении, именно в моем случае все получилось довольно спонтанно. После учебы в СПбГУ я в некотором смысле разочаровалась в отечественной науке, и с аспирантурой в России у меня не сложилось. Зато успела поработать репетитором и преподавателем в самой быстроразвивающейся образовательной компании России. Тем не менее, хотелось чего-то большего, чем из года в год учить детей соответствовать школьному уровню требований (который в нашей области оставляет желать лучшего). И пока я только подбирала позиции за рубежом (в основном, в Германии) и только разбиралась с тонкостями поступления, мне пришел тот самый волшебный репост, которого все так ждут, но к которому обычно никто не готов. И несмотря на то, что тематика отличалась от магистратуры и место было не в Европе, а вовсе даже в Азии, я решила, что почему бы и нет.

Я как раз хотела три вещи — стать Настоящим Биологом (в современном представлении это — применять молекулярные методы), переехать в другую страну и бóльшую определенность в дальнейшей карьере. В общем, я откликнулась на вакансию. Дальше уже было стандартно: резюме (CV), диплом, сертификат IELTS (он у меня был), собеседование по скайпу и только потом долгая эпопея с бюрократией, как со стороны СПбГУ, так и со стороны CUHK. Запаситесь терпением и умением общаться с людьми административными.

Обучение платное, но, как правило, вы поступаете на грант, который его покрывает (и на жизнь вполне хватает). Ну и без стипендии я бы не поехала: как ни печально, но жить в Гонконге все-таки дорого.

О жизни на Востоке

В связи с этим меня еще часто спрашивают, как живется в самом Гонконге — не только в научном плане, но и в бытовом. Быстрее всего ответить, что «Гонконг — город контрастов». Так можно сказать о любом городе, но здесь это определение оказалось особенно наглядным. Китайские традиции — опера, еда, чай улун, и британские привычки — тот же улун, но с молоком, чеки, доллары, скачки. От дикой природы до мегаполиса рукой подать, так же как от типично азиатской окраины с шумным и приторным рынком (где, собственно, я живу) — одна остановка до университета (51 место в мире QS World University Rankings^® 2015/16), где все чинно и благородно, а оттуда — еще несколько до центра с небоскребами и рейсовыми вертолетами в Макао.

Жить в помпезных, обустроенных зданиях (например, clubhouse) далеко не каждый может себе позволить. Аренда здесь вообще довольно дорогая, даже с более высокой зарплатой. И бытовые условия тоже нужно буквально выцарапывать. Например, я снимаю комнату 2,2 на 2,8 м², и это еще считается много.

Конечно, студенты могут подать заявку на место в общежитии. Но по целому ряду причин я снимаю комнату за пределами кампуса. Да, аренда жилья (и тем более его покупка) — это, пожалуй, самая дорогая вещь в Гонконге. Все ждут, когда цены упадут, но, как правильно заметила моя коллега, пока есть спрос, не изменится и предложение. В общем, на эти деньги в Петербурге можно снять Очень хорошее жилье. Но и зарплаты здесь выше.

Азиатская еда, музеи и парки обходятся дешево. Услуги, европейская еда и сотовая связь — значительно дороже. Техника и одежда — так же: есть дешевле, есть и дороже. Ну и, наконец, оплата проезда зависит от расстояния. В целом, адекватно, особенно если оформить студенческий проездной (но его выдают лишь до 25 лет включительно, дальше никак, даже если ты еще студент).

Что касается адаптации, то быстрее всего было привыкнуть к метро. Все очень просто, только оплачиваешь на выходе, а не на входе. К часовым поясам тоже оказалось несложно приспособиться. А вот языковой барьер — да, действительно дает о себе знать.

Даже если у вас отличный английский (или вы так считаете), нужно привыкнуть к чужому акценту, который есть практически у всех. Со студентами общаться легко — они, как и я, его сдавали, преподаватели тоже говорят безукоризненно (насколько это возможно), но заказать еду или спросить что-то в городе — проблема. И не каждый знает даже такой английский. Китайский, конечно, полезно знать, но так быстро его не выучить. К тому же в Гонконге говорят на кантонском, а не на путунхуа, которые хоть и считаются разными диалектами, но, по сути, разные языки.

Про адаптацию к климату сказать пока сложно. Сейчас в Гонконге зима, и мне не жарко, нормальное питерское лето: +15. Временами даже холодно, потому что центрального отопления здесь нет. Спасает теплый плед, обогреватель и толстовки/кофты днем, хотя местные ходят в зимних куртках и сапогах. В жару тоже нужна хотя бы минимально теплая одежда, так как в транспорте и помещениях активно работают кондиционеры. Имейте в виду и берите с собой не только футболки.

Очень большая влажность не столько ощущается, сколько влияет косвенно: медленно все заживает, одежда сохнет еще медленнее, и грязью все зарастает быстрее. В том числе поэтому старые дома так плохо выглядят.

Зато с окружающей средой здесь все хорошо. Да, близко материковый Китай, и смог из индустриальных городов загораживают холмы (здесь вообще везде холмы, что очень живописно), но очень много зелени, несмотря на небоскребы. 75% всей территории Гонконга — либо дикая природа, либо парки и заповедники [43].

А флора и фауна здесь очень своеобразные. В окнах высоток отражаются пролетающие орлы, а лодки облюбовали цапли. Опасаться стоит змей и пауков, но не на улице, конечно, а во всяких природных парках (там обычно таблички) и в дикой местности. И конечно, когда видишь на улице пальмы, китайский баньян или баугинию, сразу вспоминаешь, что ты на другом конце света.

Еда тоже довольно специфична. Есть европейская, японская и тайская кухни; они нам знакомы и понятны, а вот заказав настоящую китайскую еду, никогда до конца не знаешь, что тебе принесут. Но пусть фантазия вас не захватывает, мы не едим тараканов или кузнечиков. И даже морепродукты здесь не так распространены. Традиционная китайская кухня — это много-много простого риса (который в магазинах продается буквально мешками) и какое-нибудь мясо с подливкой. Из самого экстремального, пожалуй, местные любят «столетние яйца» и куриные голени, но на это я не отважилась.

Так что есть свои сложности и приятности, и, в целом, я ценю этот опыт. Если вам выпадет выбор сорваться куда-то в неизвестное, не пугайтесь — там тоже можно жить. И будет что рассказать внукам.

О возможностях для студентов

И все-таки могут остаться вопросы, почему стоит рассматривать именно Гонконг.

Наша лаборатория, как я уже упомянула, является частью Школы биомедицинских наук — подразделения медицинского факультета. Идеологически школа поделена на тематические исследовательские программы, представленные сильными лабораториями, довольно подробно описанными на сайте Школы. Вот эти программы:

1. Рак и воспаление.
2. Нейродегенерация — развитие и восстановление.
3. Репродукция, развитие и эндокринология.
4. Стволовые клетки и регенерация.
5. Сердечно-сосудистая система и метаболизм.

Помимо этого есть общие лаборатории (core laboratories), которые позволяют всем командам пользоваться самым современным оборудованием и специализированными методами. Есть лаборатории микроскопии, гистологии, цитометрии, протеомики, макромолекул и микрочипов.

И наконец, высокие стандарты безопасности и чистоты, как это ни банально звучит. Виварий (animal core) SBS признается в CUHK лучшим даже по сравнению с центральным, а генеральная уборка всего здания производится каждую неделю. Ну и о том, чтобы заново использовать одноразовые материалы, здесь даже не идет речи.

Что касается внерабочей активности, то у нас совместно отмечают крупные праздники. Например, на рождество была вечеринка для всех студентов и сотрудников, с банкетом и лотереей. Профессор Вуди Чан (Chan Wai-Yee), директор SBS, тоже живо интересуется жизнью всех аспирантов подразделения, регулярно организует совместный обед, на котором можно поделиться своими проблемами и пожеланиями.

Вот еще несколько плюсов учебы в Гонконге:

1. что важно для аспирантов, защита в обозримое время (3–4 года с возможностью продлить), понятная и подробная программа, в то время как в других странах (по рассказам коллег) время до защиты может затянуться на пять, а то и десять лет;
2. сотрудники администрации (для аспирантов — Postgraduate school) всегда готовы помочь и ответить на вопросы;
3. личный кабинет в онлайн-системе с информацией по выбранным курсам, университетской почтой и новостями;
4. есть возможность совмещать лекции и исследования (скажем, в Америке первый год аспирантуры уходит исключительно на обучение);
5. отличный кампус, как в эстетическом, так и функциональном ключе:
   • безумно красивая природа — у каждого института есть свой пруд с карпами!
   • большой выбор столовых с недорогой и довольно разнообразной азиатской и европейской кухней;
   • удобные библиотеки, в которых можно спокойно поучиться, посидеть в интернете и даже вздремнуть;
   • большая территория, но в любую точку легко добраться на бесплатных автобусах для студентов и сотрудников.

Плюс регулярно для всех проводятся тематические семинары, а также ведется обучение студентов: у нас можно поступить на совмещенную программу магистр/доктор философии в области биомедицинских наук. Для тех, у кого есть магистерская степень, можно начать сразу с PhD (3 года). В учебном 2016–17 году наша школа примет и первых бакалавров по программе биомедицинских наук.

Если интересна конкретная тема, стоит сначала найти профессора и написать ему, но в отличие от многих программ здесь это необязательно — можно сначала поступить, потом пройти распределение в лабораторию.

Если вы заинтересовались учебой по обмену или поступлением в SBS, то вот программа по обмену студентов в CUHK.

Кстати, профессор Вуди Чан (директор SBS) сказал, что будет рад новым международным студентам и сотрудникам, и что даже студенты могут писать лично ему.

Хотя я могу судить только по своей программе, но, в целом, это справедливо как минимум для трех крупнейших университетов Гонконга — Гонконгского университета (HKU), Гонконгского университета науки и технологии (HKUST) и Китайского университета Гонконга, в котором я учусь. И помните о том, что как минимум часть плюсов актуальна не только для аспирантов, а для всех студентов и сотрудников.

Думаю, мне удалось убедить читателя в том, что работа кипит, и Азию незаслуженно забывают, выбирая институт для учебы или сотрудничества. Если вас заинтересовала работа нашей лаборатории, можете написать мне или напрямую любому из наших сотрудников.

Благодарности

Пользуясь случаем, хочу поблагодарить тех, кто помог мне с поступлением на PhD в Гонконг и подготовкой к нему — администрацию CUHK, Пономарева Евгения Дмитриевича, Иванову Викторию Юрьевну, Алину Леминен, Большакова Константина Викторовича, Марину Духинову, Дарью Калинину, Марину Лебедеву и Анну Ли.

За ценные советы и помощь в подготовке статьи — редакторов «биомолекулы» Викторию Коржову и Антона Чугунова, и, конечно, своих коллег, без которых наша лаборатория и статья о ней не были бы возможны.

Литература

1. Победитель бактерий;
2. Orf D. (2013). 10 awesome accidental discoveries. Popular Mechanics;
3. Старческие капризы природы: почему люди прекращают стареть, а мыши не успевают жить;
4. Сон и старение I: «Часы в мозге» и влияние генов на ритм жизни;
5. Нутригеномика: питание vs. заболевания;
6. Альцгеймеровский нейротоксин: ядовиты не только фибриллы;
7. Болезнь Альцгеймера: ген, от которого я без ума;
8. Catricala S., Torti M., Ricevuti G. (2012). Alzheimer disease and platelets: how’s that relevant. Immun. Ageing. 9, 20;
9. Dementia. Fact sheet № 362. (2015). World Health Organization;
10. Как спасти Тринадцатую? (Перспективы лечения болезни Хантингтона);
11. Лаборатория биокатализа ИБХ: дизайнерские ферменты и клоны-мятежники;
12. Domínguez A., Álvarez A., Hilario E., Suarez-Merino B., Goñi-de-Cerio F. (2013). Central nervous system diseases and the role of the blood-brain barrier in their treatment. Neuroscience Discovery. 1, 11;
13. Marchi N., Granata T., Ghosh C., Janigro D. (2012). Blood-brain barrier dysfunction and epilepsy: Pathophysiologic role and therapeutic approaches. Epilepsia. 53, 1877–1886;
14. de Vries E.E., Van den Munckhof B., Braun K.P.J., Van Royen-Kerkhof A., de Jager W., Jansen F.E. (2016). Inflammatory mediators in human epilepsy: a systematic review and meta-analysis. Neurosci. Biobehav. Rev. 63, 177–190;
15. Leonard B.E. Neuroinflammation in psychopathology. In: Encyclopedia of Mental Health (second edition). 2016. P. 187–192;
16. Лаборатория клеточного гемостаза (Центр детской гематологии имени Рогачева);
17. Azevedo F.A., Carvalho L.R., Grinberg L.T., Farfel J.M., Ferretti R.E., Leite R.E. et al. (2009). Equal numbers of neuronal and nonneuronal cells make the human brain an isometrically scaled-up primate brain. J. Comp. Neurol. 513, 532–541;
18. Latta C.H., Brothers H.M., Wilcock D.M. (2015). Neuroinflammation in Alzheimer’s disease; A source of heterogeneity and target for personalized therapy. Neuroscience. 302, 103–111;
19. Starossom S.C., Olah M., Orent W.J., Imitola J., Cao L., Yeste A. et al. (2013). CHI3L3 induces oligodendrogenesis in a model of multiple sclerosis. 11th European Meeting on Glial Cell Function in Health and Disease. S45;
20. Veremeyko T., Siddiqui S., Sotnikov I., Yung A., Ponomarev E.D. (2013). IL-4/IL-13-dependent and independent expression of miR-124 and its contribution to M2 phenotype of monocytic cells in normal conditions and during allergic inflammation. PLoS One. 8, e81774;
21. Barteneva N.S., Fasler-Kan E., Bernimoulin M., Stern J.N., Ponomarev E.D., Duckett L., Vorobjev I.A. (2013). Circulating microparticles: square the circle. BMC Cell Biol. 14, 23;
22. Ponomarev E.D., Veremeyko T., Weiner H.L. (2013). MicroRNAs are universal regulators of differentiation, activation, and polarization of microglia and macrophages in normal and diseased CNS. Glia. 61, 91–103;
23. Veremeyko T., Starossom S.C., Weiner H.L., Ponomarev E.D. (2012). Detection of microRNAs in microglia by real-time PCR in normal CNS and during neuroinflammation. J. Vis. Exp. 65, 4097;
24. Обо всех РНК на свете, больших и малых;
25. Wahid F., Shehzad A., Khan T., Kim Y.Y. (2010). MicroRNAs: synthesis, mechanism, function, and recent clinical trials. Biochim. Biophys. Acta. 1803, 1231–1243;
26. Ivey K.N. and Srivastava D. (2010). MicroRNAs as regulators of differentiation and cell fate decisions. Cell Stem Cell. 7, 36–41;
27. Ponomarev E.D., Veremeyko T., Barteneva N.S. (2011). Visualization and quantitation of the expression of microRNAs and their target genes in neuroblastoma single cells using imaging cytometry. BMC Res. Notes. 4, 517;
28. Ponomarev E.D., Veremeyko T., Barteneva N., Krichevsky A.M., Weiner H.L. (2011). MicroRNA-124 promotes microglia quiescence and suppresses EAE by deactivating macrophages via the C/EBP-α-PU. 1 pathway. Nat. Med. 17, 64–70;
29. Starossom S.C., Veremeyko T., Yung A.W., Dukhinova M., Au C., Lau A.Y. et al. (2015). Platelets play differential role during the initiation and progression of autoimmune neuroinflammation. Circ. Res. 117, 779–792;
30. Starossom S.C., Veremeyko T., Weiner H.L., Ponomarev E.D. (2014). Platelets promote pathogenic T cell differentiation in MS and EAE. J. Neuroimmun. 275, 174–175;
31. Starossom S.C., Veremeyko T., Dukhinova M., Yung A.W., Ponomarev E.D. (2014). Glatiramer acetate (copaxone) modulates platelet activation and inhibits thrombin-induced calcium influx: possible role of copaxone in targeting platelets during autoimmune neuroinflammation. PLoS One. 9, e96256;
32. Sotnikov I., Veremeyko T., Starossom S.C., Barteneva N., Weiner H.L., Ponomarev E.D. (2013). Platelets recognize brain-specific glycolipid structures, respond to neurovascular damage and promote neuroinflammation. PLoS One. 8, e58979;
33. McFadyen J.D. and Kaplan Z.S. (2015). Platelets are not just for clots. Transfusion Medicine Reviews. 29, 110–119;
34. Дофаминовые болезни;
35. Серотониновые сети;
36. Возможно, β-амилоид болезни Альцгеймера — часть врождённого иммунитета;
37. Katoh N. (2009). Platelets as versatile regulators of cutaneous inflammation. J. Dermatol. Sci. 53, 89–95;
38. Ehrlich D. and Humpel C. (2012). Platelets in psychiatric disorders. World J. Psychiatry. 2, 91–94;
39. Stellos K., Kopf S., Paul A., Marquardt J.U., Gawaz M., Huard J., Langer H.F. (2010). Platelets in regeneration. Semin. Thromb. Hemost. 36, 175–184;
40. Zibitsker D.E. (1961). State of autosensibilisation to brain allergen. Journal of Scientific Articles of Byelorussian Institute of Epidemiology, Microbiology & Hygiene. 143–150;
41. Липидный фундамент жизни;
42. Доронин И. (2014). Ганглиозид GD2 — ключ к новым методам противоопухолевой терапии. Сайт ИБХ;
43. Hong Kong hiking tours. The Hong Kong Tourism Board’s Hiking page.