Стивен Пинкер не только успешный ученый, интересующийся антропологией, психологией и лингвистикой, но и прекрасный популяризатор науки, в частности, своих собственных идей. И эта его книга — профессиональный образец ответа на вопрос «Откуда есть пошел язык человека?» (с некоторыми другими книгами автора можно ознакомиться на сайте «Альпины нон-фикшн»).

Взгляд на язык как на чудо, созданное природой, как на дарвиновский «орган, обладающий совершенством структуры и способностью приспосабливаться к окружающей действительности, что по праву вызывает у нас восхищение», заставит нас по-новому и с уважением взглянуть на окружающих нас простых людей и на вечно высмеиваемый и критикуемый английский язык (да и на любой другой тоже).

Важно отметить, что тема эта дискуссионная, и гипотезы, принятой без оговорок членами научного сообщества, нет. Более того, сама книга «Язык как инстинкт» была издана в 1994 году, 30 лет назад. Сразу уточню: публикация была немного дополнена в 2009 году более современными данными (эти короткие комментарии к каждой главе можно найти в конце книги в части P.S.), и именно обновленную ее версию, переведенную на русский язык в 2023 году, вы и держите в руках. 15 лет в современной науке — это огромный срок, но тем не менее, этот бестселлер Пинкера все еще увлекательно и полезно читать, лингвист вы, биолог или просто заинтересовавшийся темой непрофессионал.

Стивен Пинкер в основном развивает внутренний дискурс книги на идеях гиганта лингвистической мысли 20 века, Ноама Хомского , чье предположение о существовании универсальной грамматики господствовало в научной среде несколько десятилетий до публикации «Языка как инстинкта». Во многом автор соглашается с ним, но местами и спорит.

Ноам Хомский первым предположил, что дети не учат язык после появления на свет: у них есть врожденная базовая грамматическая система, поверх которой можно «наложить» изучение любого существующего языка.
Противники этой теории считают, что у ребенка нет никакого «языкового органа», с которым он рождается. Скорее, говорят они, младенец способен выучить с нуля что угодно, не имея никакой генетической предрасположенности, «особенного гена» для освоения языка и речи, помимо удобного для воспроизведения звуков голосового аппарата и некоторых особенностей нашего головного мозга. Способность к языковой коммуникации — это не врожденная характеристика, не адаптация нашего вида, возникшая в процессе эволюции, а качество, приобретаемое каждым отдельным человеком, считают несогласные с Пинкером.

Книга Пинкера же в свою очередь позволила более открыто обсуждать, что же такое человеческий язык и является ли он врожденным у Homo sapiens, с широкой аудиторией.

Важнейший шаг на пути к доказательству инстинктивной природы языка связан с моей профессиональной деятельностью — изучением развития речи у детей. Суть аргумента состоит в том, что язык универсален, потому что дети, его изучая, на самом деле каждый раз его заново изобретают, поколение за поколением, — и не потому, что их этому учат, не потому, что они, как правило, очень смышленые, не потому, что им это нужно, но потому, что они просто не могут этого не делать.

Его идеи, если вдруг его теория окажется опровергнутой, пожалуй, останутся для профессионалов в учебниках уже навсегда. И даже ученые, занимающиеся популяризаторством науки для широкой публики, прямо в заголовках своих творений ссылаются на Пинкера: например, Джеффри Сэмпсон, крупный британский лингвист, издал книгу в 1997 году под заголовком Educating Eve: The ’Language Instinct’ Debate, а в 2014 году Вивиан Эванс, еще один британец и профессор лингвистики, назвал свою публикацию: The Language Myth: Why Language Is Not an Instinct. Рекламный это ход или действительно научное противостояние, судить не нам, но это хорошо говорит об известности концепции, выдвинутой Пинкером.

Текст насыщен информацией, «воды» вы в ней не найдете. Читать книгу увлекательно: в ней множество примеров, цитат и дискуссий с другими авторами: Пинкер не стесняет себя в выражениях и прямо говорит, когда с кем-то категорически не согласен, с особенным удовольствием порицая тех, кто любит исправлять речь других. Есть в ней и различные схемы, иллюстрирующие текст.

К сожалению, по ходу чтения прямых библиографических ссылок практически нет (время от времени упоминаются фамилии исследователей). Любителей хардкорного научпопа это может смутить, но зато в конце книги вас ждет не один, а несколько увесистых списков литературы.

Стоит отметить, что хотя автор иногда и ссылается на примеры из других языков вроде китайского или идиша, эта книга — без вопросов в первую очередь об английском языке.

Простым примером является слово orange (апельсин). Изначально оно выглядело как norange из испанского слова naranja. В какой-то момент один творческий носитель, должно быть, переосмыслил сочетание a norange как an orange. Хотя анализ слушающего и говорящего приводит к выделению одинаковых звуков для этой фразы — anorange, как только слушающий применяет другие грамматические правила к тому, что он создал, разница становится слышна, как в those oranges (те апельсины) вместо those noranges. Изменения, подобные этому, распространены в английском.

Поэтому, если вам интересно, какова разница между британским английским и американским английским, какие ошибки допускают дети, осваивая английский как родной, или почему в прошедшем времени у глаголов появляется -ed, то вас ждет наиприятнейшее времяпрепровождение.

Многие так называемые американизмы на самом деле были завезены из Англии, где они впоследствии были утрачены. Например, причастие gotten (полученный), произношение a в path и bath с передним a вместо заднего ah, а также использование слова mad в значении „злой“, fall в значении „осень“ и sick в значении „больной“ (вместо angry, autumn и ill в британском английском. — Прим. пер.). Все эти особенности выдают американский диалект, однако на самом деле они остались от того английского, на котором говорили на Британских островах во время колонизации Америки.

Если читатель книги — биолог, то, возможно, некоторые лингвистические разборы ему могут показаться чересчур подробными или скучными (однако если вы знакомы с лингвистикой хоть немного, то вы быстро поймете, что ничего отпугивающего тут нет), но и для вас тут найдутся части текста про работу зон мозга (типа Брока и Вернике) в норме и патологии, про человеческое сознание и рассуждения об идеях Дарвина и о том, как эволюция могла бы создать «языковой инстинкт».

Итак, как уже устроена книга?

Начинается она с предисловия, где автор уже излагает все свои основные идеи. В первой главе «Инстинкт овладения мастерством» Пинкер в красках распишет, насколько овладение языком важно для человека, соотнесет свое видение языка как инстинкта с идеями Чарльза Дарвина, а также расскажет о схожести и различиях своих идей с видением Хомского. Вторая глава под названием «Говоруны» поведает о многообразии языков и диалектов, которые можно встретить на нашей планете.

Если сравнивать язык с автомобилем, то двигатель недоступен человеческому взгляду, а внешнему устройству и дизайну уделяется чрезмерное внимание. Пустяковые различия между доминирующим вариантом языка и вариантами других групп, такие как isn’t any и ain’t no (нет никаких...), those books и them books (те книги), а также dragged him away и drug him away (утащил его прочь), считаются маркерами „правильной грамматики“. Однако эти различия демонстрируют грамматическую изысканность не больше, чем то, что в некоторых регионах Америки стрекозу называют dragonfly, а в других регионах — darning needle, или то, что в Англии собаки — dogs, в то время как для носителей французского языка они — chiens

Следующая глава «Ментальный язык» посвящена связи языка и нашего сознания. Можно ли сказать, что язык формирует наши мысли? Нет, считает Пинкер, и иллюстрирует это многими ошибочно понятыми или искаженными историями, которые «ушли» в широкие массы (так, в частности, у эскимосов в языке нет такого количества слов для обозначения снега, как им приписывают), а также приводит примеры людей, которые не владеют языком (например, неслышащие от рождения), но при этом сами изобретают способы общения. Так автор подводит нас к идее ментального языка, на котором, возможно, люди думают: он должен быть более абстрактным, чем разговорный язык.

Люди не думают на английском, китайском или на языке апачей; они думают на особом, мыслительном, языке. Вероятно, этот язык похож немного на естественные языки; по всей видимости, там есть символы, обозначающие идеи, и способы организовать эти символы так, чтобы было понятно, кто, с кем и что сделал, как в примере с нанесением краски. Однако в сравнении с другими языками ментальный язык богаче в одних аспектах и проще в других.

Далее автор познакомит вас с устройством грамматики и взаимодействием частей речи внутри фразы или предложения в главе 4 «Как устроен язык» и, наконец, и самих слов в главе «Слова, слова, слова» (в основном на примерах из английского языка, конечно). Глава 6, озаглавленная «Звуки тишины», расскажет о распознавании и восприятии речи, о ее формировании в речевых органах (голосовых связках, ротовой полости и т.д.) и фонологических правилах, влияющих на произношение.

В главе «Говорящие головы» Пинкер рассуждает о сложном процессе понимания сказанного и о том, в чем разница в декодировании коммуникации компьютером/ИИ и человеком. Название следующей, восьмой, главы — «Вавилонское столпотворение», и в ней вы прочтете про лингвистическое разнообразие и про грамматические механизмы, свойственные совершенно всем языкам. Именно эти универсалии, по мнению автора, лежат в основе языкового инстинкта.

Различия между языками, как и различия между биологическими видами, — это результат трех процессов, происходящих на протяжении длительного периода. Первым процессом является изменение — мутации в случае биологических видов и языковые инновации в случае языков. Второй процесс — это наследование, когда потомки имеют сходства со своими предками в том, что касается этих различий: в случае с биологическими видами мы говорим о генетическом наследовании, а в случае с языками — о способности овладения языком. Третий процесс — это изолирование: географическое, связанное с периодами размножения или репродуктивной анатомией в первом случае и связанное с миграцией и социальной дистанцией во втором. В обоих случаях изолированные популяции накапливают различные комбинации изменений и, следовательно, со временем расходятся.

Также из этой главы вы почерпнете много увлекательных фактов об истории английского языка и древних языков в целом, а также узнаете о процессе вымирания языков.

В главе 9, названной «Новорожденный заговорил — рассказ о рае» Пинкер остановится на том, как осваивают язык дети и как этот процесс, по мнению автора, подтверждает его теорию о языковом инстинкте и роли эволюции в этом.

Ошибки, которые дети все же допускают, редко бывают случайными. Часто эти ошибки соответствуют грамматической логике настолько идеально, что загадка не в том, почему дети так ошибаются, а почему взрослые воспринимают это как ошибку.
... Получается, что трехлетний ребенок является грамматическим гением, который справляется с большинством конструкций, соблюдает правила чаще, чем пренебрегает ими, уважает языковые универсалии, его ошибки поддаются логике, как у взрослых, и в целом он избегает огромного количества ошибок.

Следующая, 10 глава «Языковые органы и грамматические гены» познакомит вас с рассуждениями о том, каков может быть материальный носитель этого инстинкта в головном мозге. Пинкер пишет в ней о языковых органах и «грамматических генах»: существуют ли они, как могли бы быть выражены и как их можно было бы обнаружить.

В главе 11 под заголовком «Большой взрыв» Пинкер расскажет, почему он считает, что язык человека кардинально отличается от любой коммуникации животных, и как и зачем вообще такой языковой инстинкт появился у Homo sapiens.

Во всех вопросах, обсуждаемых в этой книге, акцент делался на сложности языкового инстинкта, связанной с адаптацией. Он состоит из многих частей: синтаксиса с его дискретной комбинаторной системой, позволяющей строить фразовые составляющие; морфологии, другой комбинаторной системы, дающей возможность строить слова; обширного лексикона; фонологических правил и структур; восприятия речи; алгоритмов синтаксического анализа; последовательности освоения языка. В физическом смысле все эти структуры представляют собой сложно организованные нейронные системы, заложенные благодаря череде генетических событий, каждое из которых происходило в определенное время. Удивительным даром является то, на что способны эти системы, а они способны передавать бесконечное число точно организованных мыслей из одной головы в другую с помощью модулирования потока воздуха на выдохе. Этот дар бесспорно полезен для размножения — вспомните о притче Уильямса о Гансе и Фрице, которым велели держаться подальше от огня и не играть с саблезубыми тиграми. Попробуйте случайно подключить нейронную сеть или изменить речевой аппарат — и у вас не будет системы, имеющей такие способности. Языковой инстинкт, как и глаз, служит примером того, что Дарвин назвал „совершенством структуры и коадаптации, которое недаром вызывает наше восхищение“ и, будучи таковым, несет на себе не вызывающую сомнений печать природного творца — естественного отбора.

За ней следует глава «Языковые умники», где автор весьма продолжительно и нелестно отзывается о тех, кто пытается следовать грамматическим нормам, а вдобавок еще и принуждает к этому других, разоблачая девять мифов таких «языковых умников». И наконец, последняя глава названа «Как устроен разум», и в ней Пинкер опять связывает сознание, язык и эволюцию и подводит итог всей своей книге.

Я бы очень расстроился, если бы то, что мы узнали о языковом инстинкте, было упаковано внутрь бессмысленной дихотомии наследственности и окружающей среды (то есть природы и воспитания, нативизма и эмпиризма, врожденного и приобретенного, биологии и культуры), этого бесполезного стереотипа о неразрывной взаимосвязи, циничного изображения качающегося маятника. Думаю, что наше понимание языка предлагает более удовлетворительный способ изучения человеческого разума и природы человека.
Интегрированной причинной моделью, поскольку она пытается объяснить, как в результате эволюции появился мозг, благодаря которому стали возможны такие психологические процессы, как получение знаний, освоение нового, что в свою очередь привело к формированию ценностей и знаний, составляющих культуру человека. Таким образом, эта модель совмещает психологию и антропологию в категорию, общую с другими естественными науками, в особенности с неврологией и эволюционной биологией. Из-за связи с последней ее также называют эволюционной психологией.

Далее вы найдете примечания с ссылками на литературу для каждой главы, глоссарий, библиографию в алфавитном порядке и предметно-именной указатель. И наконец, в самом конце вас еще ждет рассказ Пинкера о своей семьи и себе, его комментарий к «Язык как инстинкт», рубрика «Часто задаваемые вопросы», авторские дополнения к каждой главе, список литературы к прочтению и еще одна библиография. Не пропустите эту часть!

В целом, «Язык как инстинкт» уже давно стала классикой, и ознакомиться с этой книгой в любом случае очень полезно как начинающим лингвистам, так и биологам, в чьи области интереса входит язык и сознание человека.